Во-первых, она сжала семи часовую пьесу до трех часов, но для Чехова это все равно долго. Далее, она сфокусировалась на том, что сам писатель считал наиболее важным; он назвал пьесу "Безотцовщина" и Платонов в ней - лишь один из нескольких моложавых людей, которые убивают время (частенько с помощью водки), и лишены чувства коллективной преемственности или персонального наследия.
Помещая действие в современность Кут-Ховсон, раздваивает ваше личное впечатление от сценического действия, создавая впечатление, что сама Россия утратила свое наследие и пытается, скорее с помощью чувств, нежели рацио, найти собственный путь в этом мире.
С точки зрения теории - это хорошая задумка. В итоге все здесь сходится к цепочке неплохих актерских сценок, сыгранных не только оказавшимся на вторых ролях Джоном Ласки, но актерами вроде Симона Скардфилда, в роли занимающегося саморазрушением врача Трилецкого, Сьюзи Трейлинг, в роли удивительно хищной вдовы и Эми Макалистер в роли страдающей жены. Но какими бы интересными и качественно сыгранными они ни были, персонажи эти, все равно недостаточно сильны для того, чтобы захватить зрителя.
Второй акт перетягивает на себя Платонов в исполнении Лэски, пытающийся навязаться каждой окрестной женщине; как он сам говорит: "Иные заняты невероятно важными вопросами, меня же интересует один: за какой юбкой гоняться". Он полон горького, депрессивного самопознания, но его одного не достаточно, чтобы пьеса стала чем-то большим, нежели просто последовательностью брошенных фраз и скользких неловкостей. В качестве портрета потерянного поколения, это как-то оправдано, но рискуя заговорить голосом одного из «пропавших отцов», должен признать, что для цельности восприятия пьесы этого мало.
(«The Financial Times», by Ian Shuttleworth)